Я могла бы начать так. Война лишила меня главного. Она сделала меня инвалидом. Я лишилась текста в голове. Не глаза, не руки и не способности адекватно мыслить – война убрала из моей жизни целую вселенную: она решила, что буквы больше не про меня.
Я могла бы начать так. Но это неправда. В том, что я живу без букв, собранных в стройные ряды, что больше не чувствую темпоритма в обычном, на скорую руку написанном посте, война ни при чем. Я перестала писать за год и три месяца до войны. Я помню день, когда я перестала делать это в удовольствие. И это было задолго до воздушной тревоги, вопящей на весь город и пытающейся сейчас прорваться через мое окно. Ну как задолго — за год и три месяца до.
Божечки, а как же я это любила… Включить ноут, открыть чистый офисный лист, задуматься на минуту лишь для того, чтобы подобрать нужный ритм и придумать первое предложение, потом закрыть глаза, мысленно повернуться к листу спиной, упасть на эту воображаемую глянцевую гладь воды… и писать. Сначала допускался легкий настроенческий поток сознания, ну так, для раскачки. Потом он обязательно сменялся собранным в колючий пучок агрессивным и серьезным абзацем. Дальше два предложения дозволенной лирики, мол, я тут, я никуда не пропала, не утонула в этом озере. Я лежу на спине, расслабленная и собранная до состояния аккуратного лотоса. Немножко пофлиртую, задам два вопроса для внимания, сквозь полуприкрытые веки. Я дышу, я живу, я пишу и медитирую одновременно. Что для тебя писательство, спрашивали меня иногда. Это и есть моя медитация, не кривя, отвечала я. Что для тебя медитация, интересовались не те же, другие люди. Безусловно это процесс написания текста, снова не обманывала я.
Кажется, я специально написала этот громоздкий отрывок, чтобы наконец-то озвучить найденное мною сравнение: я лежу на спине на глянцевой глади озера, я закрыла глаза и расслабилась – вот что для меня писательство. Ну вот, я это сделала, теперь могу переходить к сути.
Ищите женщину, чтобы потом забыть ее навсегда
Ну конечно, это была женщина. Cherchez, как говорят в таких или похожих случаях. Роковая женщина ворвалась в мой уютный мирок с кувалдой и покрошила там все, любовно расставленные костяные нэцке и фарфоровые фигурки балерин. На эту женщину я больше пяти лет работала копирайтером, писателем, придумщиком и прочим словотворцем. Она умилялась моим текстам и, в очередной раз зарядившись своими неиссякаемыми идеями, давала мне все больше и больше заданий. Но потом вдруг в одночасье что-то пошло не так. Она вернулась из отпуска другой. Сказала мне строго переписать десять текстов, которые она рэндомно выбрала, указав пальчиком, увенчанным красным ноготком. Я поинтересовалась, что с этими текстами не так. Роковая женщина, запутавшись в объяснениях, решила все отдать на мой откуп, мол, я сама должна почувствовать, что именно и в какую сторону изменить.
Я послушно переписала. Потом еще раз переписала. Потом еще.
Я переписывала свои тексты наобум, по таким же наобум замечаниям и рекомендациям. Разговор двух наобум – приблизительно так это выглядело. После этого я уволилась. Роковая женщина просила меня остаться и поговорить еще раз. Говорить вслепую еще раз мне не хотелось. Я вышла за дверь, мягко ее прикрыла и ушла. Надолго оставив там свое умение писать в удовольствие… Оставив там свою радость девушки, лежащей на спине на глянцевой глади озера. Оставив там свою тихую медитацию аккуратного стойкого лотоса.
Согласна, сейчас это выглядит, как жалоба, отправленная в никуда. Но мой бложек не жалобная книга. Хотя несколько месяцев (читай – шесть-семь) я страдала от потери единственного своего навыка, в котором была абсолютно уверена. Раньше я знала, что даже в самый безнадежный момент я могу что-то нафантазировать и отсторителлить, раньше я была уверена в этом своем умении. Но потом, по решению роковой женщины с красным ноготком, украшавшем пальчик, я вдруг решила, что больше этим умением не обладаю.
Когда поиски себя новой приводят к себе старой. Но с другой стороны
Окей, после этого позорного отхода я писала несколько раз для своих друзей, я работала на еще одном быстротечном проекте. Я писала, писала, но делала это без прежнего удовольствия.
Позже, дав себя возможность выдохнуть и оттолкнуться от бортика бассейна, до краев наполненного буквами и запятыми, я пустилась во все тяжкие, то есть в поиски себя новой. Я попробовала подружиться с Фигмой, тем самым став на минутку дизайнером. Потом у меня завязались страстные отношения с Иллюстратором, и я даже подумала, что вот оно, вот оно — мое предназначение, я художник, а не писатель.
Потом я изменила Иллюстратору с Блендером, программой по 3d-моделированию. С этим парнем у нас все только начинается, но я уже строю осторожные далекоидущие планы. С ним я уже «соорудила» маяк, стоящий на островке. Одинокий маяк в преддверии ненастья. У меня даже готов персонаж, который будет там жить. Пока я называю его смотрителем, а дальше посмотрим. Я обтяну его кожей, вручу ему меч, и он…
Но тексты… Буквы все равно время от времени продирались сквозь блендеровские мэши, полигональности и текстуру. Сначала я зажмуривалась, закрывала себе рот, чтобы не выпустить наружу злобное рычание. Я уговаривала себя, что это не мое, что я больше не пишу, я уже другая.
…А потом я вдруг открыла глаза и задала тот самый вопрос: почему я пошла на поводу у совершенно чужого человека? Почему я вдруг решила, что то, чем занималась столько лет, начиная с института, у меня не получается? Потому что мне сказал человек, у которого такая путаница в голове, что он (ок, она, я все еще про ту, роковую) даже не может обозначить, что от меня требуется? На кого я накинула мантию судьи? Ведь этим опрометчивым решением я унизила саму себя. Я сама это сделала!
Я сама себе объявила приговор, сама вынесла наказание, и сама же послушно привожу его в исполнение. Неужели это и есть жизнь? Выдуманный нами мир, в котором мы сами же и страдаем. Какие глупости.
Добавить комментарий